— Я подожду Джулию.
— А я думаю, что не стоит. Моя мать не задержит ее долго, и потом она присоединится к вам. Сейчас я покажу вам апартаменты, предназначенные для вас обеих. Ваша сестра уже не ребенок, и очень скоро ей придется заботиться о собственном младенце. Настало время перерезать пуповину. У вас должна быть своя собственная жизнь. — Едва она открыла рот, чтобы выпалить что-нибудь в ответ, как он сгреб ее в охапку и потащил вверх по лестнице, приговаривая: — Знаю, знаю. Я тот самый властный француз, которого вы не выносите. Это печально, очень печально, хотя я уверен, что нам могло бы быть хорошо вместе.
— Отпустите меня! — Элизабет не рискнула сопротивляться, опасаясь, что они оба могут упасть с лестницы. — Сейчас же!
— Подождите минутку. — Его голос был совершенно спокоен.
Ощущение, что она находится у него в руках, мешало связно мыслить. Мускулистое худощавое тело, к которому она была плотно притиснута, тонкий мужской запах, исходящий от бронзовой кожи, вызывали у нее головокружение. Она не могла поверить, что ее тело может так реагировать на близость мужчины, которого она не любила и презирала. Даже в период наибольшей увлеченности Джоном, ей не грозила опасность утратить над собой контроль, и открытие того, что такое возможно, пугало.
— Я сказала — сейчас же! — прошипела она сердито, сделав слабую попытку освободиться, но тотчас же замерла, посмотрев через его плечо вниз.
— А я сказал — еще минутку.
Она повернула голову, чтобы ответить, но это было ошибкой. Филипп словно ждал момента и воспользовался им немедленно, жадно прильнув губами к ее губам и еще крепче стиснув в объятиях. Его рот терзал ее губы с чувственной нежностью, заставляя их раскрыться и сделать доступными для ласки сладостные глубины ее рта. Эта изысканная пытка полностью лишила ее воли к сопротивлению.
Месяцы, проведенные с Джоном, позволяли ей сравнить и понять, что сейчас она имеет дело с человеком очень опытным и искушенным в искусстве любви, но даже это знание не объясняло, чем вызван необузданный отклик ее тела, тот чувственный трепет, который вызывала его близость и прикосновения его губ. Когда лестница осталась позади и он опустил ее на пол возле стены, способность рассуждать отчасти вернулась к Элизабет. Но тут он склонился над ней, уперевшись обеими руками в стену возле ее плеч, и, не давая ей возможности ускользнуть, вновь попытался припасть к ее губам.
— Нет… — Элизабет попыталась оттолкнуть его, но в ответ он лишь сильнее прижался к ней своим большим упругим телом, вызывая в ней такие ощущения, от которых задрожали ее ноги, и она невольно ответила на его поцелуй, зная, что это безумие. Но сила ее внезапного желания была слишком яростной, чтобы с ней бороться.
Его руки двинулись вдоль ее тела, лаская его легкими, но страстными движениями, которые заставили ее плоть трепетать и жаждать большего. Ее груди набухли и уперлись в его широкую грудь, а дыхание стало затрудненным и прерывистым.
— Ma cherie… моя дорогая… — Из его уст вырвался стон желания, жаркий и нежный, но каким-то образом тот факт, что он не назвал ее имя, а произнес безличное «ma cherie», так сильно задел Элизабет, что она опомнилась.
Внезапное движение, сделанное ею, чтобы вырваться из его рук, оказалось для него совершенно неожиданным, и через секунду она была свободна. Элизабет знала, к какому сорту мужчин он относился. Патрик рассказывал, что женщины буквально вешались на брата. Так что же она делает, играя с огнем? Разве она не получила суровый урок? Мужчины могут запросто менять одну женщину на другую, совсем не считая это проступком. И Филлипп таков же. Он будет использовать ее тело, пока им не насытится, а потом без раздумий и сожалений перекочует к следующей женщине.
Как Джон. Точно как Джон. Ох, какой же дурой она была, какой же дурой…
— Элизабет! — Как только мужчина двинулся к ней, она отпрянула столь резко, что ударилась о противоположную стену.
— Не прикасайся ко мне! Не смейте прикасаться ко мне! — процедила она с яростью. — И впредь не давайте волю рукам. Вы, наверное, думаете, что совершенно неотразимы, но есть одна женщина, на которую не действуют ваши чары! — Пусть он поверит в это, отчаянно молила она, когда гневные слова слетали у нее с языка. Пожалуйста, Боже, не дай ему догадаться, какие чувства он во мне пробуждает.
— Что это значит, черт возьми?..
Элизабет неистово замахала руками, как только он вновь сделал попытку приблизиться.
— Я знаю таких, как вы, господин де Сернэ. Это ваше хобби — соблазнять женщин при любой возможности, разве не так? Уверена, вы даже не можете вспомнить имена всех своих подружек. Ну а я не из их числа и не желаю играть в эти игры.
— А-а, понимаю. — Он посмотрел на нее сверху вниз сверкающими от гнева глазами. — Dans la nuit, tous les chats sont gris? Вы думаете, я действую согласно поговорке? Вы полагаете, что я мужчина именно такого сорта?
— Что? — Она не имела понятия, что означают слова, сказанные им по-французски с такой горечью.
— Ночью все кошки серы, — перевел он. — Вы думаете я бабник, донжуан, этакий бесчувственный, аморальный тип?
— А разве не так? — Она была рада, что позади находилась стена, позволявшая ей держаться прямо.
— Не беспокойтесь, Элизабет. — Он неожиданно отступил на шаг, и словно завеса опустилась на его лицо, скрывая эмоции. — Я мужчина в достаточной степени, чтобы уважать чувства и желания женщины. Вы понимаете? — Он повернулся и зашагал по коридору, небрежно бросив через плечо: — Вот дверь в апартаменты, которые вы и Джулия будете занимать, пока гостите у моих родителей. — Он открыл дверь, прорезанную в длинной стене, которая была вся увешана дорогими картинами в богатых резных рамах и прекрасными гравюрами. — Тут есть все необходимое, и, я полагаю, вы будете довольны комфортом.